ХЕЙФЕЦ
ЛЕОНИД
режиссер, педагог
Фотограф Олимпия Орлова
Студенты, которые поступили после нас, сейчас уже на третьем курсе. (Разговор происходит в ноябре 2014)
Я помню ребят, которые учились до нас. Вроде бы небольшое расстояние 4 года, курсы разные?
Курс на курс не приходится. Ни разу не было ничего одинакового. Хорошо помню время своего студенчества. Я застал студентов, пришедших с войны, демобилизованных офицеров, приходящих на занятия в шинелях и галифе. Перешивали что-то, чтобы слиться с общей массой, но сливаться им не удавалось. Было понятно, что эти ребята были в армии и, может быть, застали на самом хвостике конец войны. Сегодняшние ребята подъезжают к Гитису на самокатах, в шортах и взлетают на третий этаж. Потом на этих же самокатах куда-то улетают. Мальчишка на самокате и капитан Советской Армии Разинкин, который учился на курсе до меня - это два полюса. Прошло лет триста.
Я поступил в институт через пять лет после смерти Сталина. Все-го-пять-лет! Это сложно понять, что это такое "пять лет после смерти Сталина". Сложно потому что сегодняшние пацаны, может быть, фамилию Ельцин слышали, но Горбачёв – точно нет. А что там было при советской власти, они просто «не секут», поэтому очень плохо понимают целый ряд пьес. Не понимают, почему посадили в тюрьму Эрдмана. Не понимают, почему сажали в тюрьмы писателей, почему их расстреливали. Не понимают. Не знают. Слышали фамилию Мандельштам, но то, что Мандельштам сгнил в Колымских лагерях заживо, не знают. И в общем-то не интересуются. Но это не их вина, просто другое время.
Это вы про этот курс говорите? Про третьекурсников?
Ну да. Они совсем плохо ориентируются в этом. Мы же с каждым режиссёром беседуем. "Булгаков. Как его прочитать сегодня? Как прочитать сегодня Эрдмана?" Надо же хоть немножко прикоснуться к их судьбе.
Чувствую, что между мной и ними пропасть. Это ни хорошо, ни плохо. Это просто так. Стараюсь, так сказать, развернуть их в сторону просто человека. Того, что не меняется.
Фотограф Олимпия Орлова
Я помню, что вы с режиссёрами всегда больше общались, чем с актёрами. На первом курсе на обсуждении вы говорили: "Всё, актёры, спасибо - свободны, режиссёры - останьтесь." Нас прогоняли, а вы продолжали общаться с ними. Это нас актеров очень бесило! Какой-то там был немножко другой разговор.
Вы, когда набираете режиссёров, как Вы понимаете, что человеку надо заниматься режиссурой? "Вот это режиссёр".
Хочешь верь, хочешь нет. Открывается дверь, входит абитуриент. Говорит: "Здрасте". Я говорю: "Здрасте, садитесь". Так ты входил, так входили твои однокурсники. Так входили, входят и будут входить после нас.
Я очень часто по тому, как человек говорит "здрасте" и идет к стулу, понимаю, должен он учиться у меня или нет. Еще не задано ни одного вопроса. Я всегда ищу близкого человека. Вот он скажет, затем помолчит, и я чувствую по этой тишине, что он понимает, о чём речь идёт.
Мне очень важно, чтобы молодой человек сохранял способность к жалости, пониманию другого человека. А сколько приходит петухов, сколько приходит индюков, сколько приходит самовлюблённых, красующихся.
Что, по Вашему мнению, режиссёр должен взять за время обучения?
Я очень, Ваня, очень близко принимаю судьбу студента. Очень переживаю, что там - подсечка, там - подножка, там - пьянка, там - трагедия, там ушёл в другое. Мне грустно, горько. Поэтому я ставлю перед собой задачу: насколько возможно, все равно до конца не получается, но насколько возможно подготовить его к жизни.
Все профессиональные дела - они для меня на втором месте. Я давно понял и об этом не раз говорил - студент, выпускник, молодой человек часто не выдерживает жизни. Вот это главная мучительная проблема. НЕ-ВЫ-ДЕР-ЖИ-ВА-ЕТ. Не то, что он там где-то неудачно сыграл или что-то не так поставил. Речь о том, что жизнь и школа - это всё таки очень разные вещи.
Есть такой образ, который многие годы у меня ассоциируется с этим - образ исчезновения человека. Знаешь, как дымок крематория или дымок Освенцима. Человеческая жизнь, как дымок, раз - и исчезла. Растворяются. Чтобы не "уйти в дым", нужно много качеств. Уметь терпеть, стиснуть зубы и жить, а огромное количество людей слабеют.
Фотограф Олимпия Орлова
Вы рассказывали нашим однокурсникам режиссёрам, а они нам пересказывали про Вашу первую репетицию в профессиональном театре. Расскажите про Ваш этот первый опыт.
Первая репетиция в Москве, в московском Театре Советской Армии. Я - студент ГИТИСа. Диплом. Со мной писатель Юлиан Семёнов, тот, который потом прославится для всего народа как автор "Семнадцати мгновений весны". Это он напишет потом, а в этот момент он - журналист, журналюга, приехавший из Сибири и настрочивший (он писал по сорок страниц в день) какую-то кучу диалогов. Написал сверху "Пьеса", назвал "Шоссе на Большую Медведицу". Я абсолютно не помню, как она попала мне в руки, но сразу скажу, что поставил эту пьесу в Советском Союзе один я, потому что больше никто этот материал пьесой не считал.
Но я «клюнул» на неё, потому что так совпало, что на третьем курсе я проехал по Сибири. Просто заработок был такой. Эта поездка совершенно перевернула меня. Хотя я пришёл в институт с завода, был уже инженером, пять лет отучился в политехническом, мать - вдова. Жизнь впроголодь, в коммуналке. Вроде бы знал жизнь. Но всё-таки – Сибирь.
1961 год, Минусинск - южная точка, Норильск - верхняя точка. Много видел людей. Очень разных. Очень близко к сердцу принимал, то что видел. Вот например отмороженные руки работяг, которые строили мост через Енисей. Им присылали на год, допустим шесть комплектов рукавиц, а у них рукавицы "летели" каждые полтора месяца. Все обмороженные. Узнав, что я "москвич", они говорили: "Ты пойди куда-нибудь, скажи, что ты нас видел, похлопочи, чтобы нам рукавиц присылали не столько-то, а столько-то. Видишь". Малиновые руки показывают. А часть моста уже зависла над Енисеем, ветер страшный.
Я приехал в Москву перевёрнутый совершенно. Кому я мог сказать про эти рукавицы? Про жизнь людей в Братске, живущих в землянках, про указатели улиц на соснах? Они там написали "Черёмушки." Шутники. Короче говоря, Юлиан Семёнов написал про ребят, которые роют тоннель: Район Абакан, Тайши. Я прочитал: "Моё! Мои!" Хрен с ним, что пьеса непонятно как организована, я сказал: "Буду ставить".
Первая репетиция. Не помню, кто читал, Юлиан или я, но помню, что из-за зажима страшного я сел неправильно. Получилось, что часть артистов за спиной, это неверно. Это - поле боя, его нужно видеть. Действующих лиц - двадцать шесть, а, если иметь ввиду - в ряде ролей вторые составы, то получается где-то за тридцать сидит актёров. Юлиан Семёнов весь красный сидит, пятнами покрылся, нервничает, и вот так мы читаем пьесу.
И во время читки вдруг я слышу там, за спиной, кто-то подхихикнул в самый серьёзный момент, потом шёпот.
Не слушают. Впереди глаза «внимательные», но я вижу, что им похуй это всё. Просто похуй.
Для них пьеса эта - не пьеса, они же профессиональные артисты! И когда кончилась читка я объявил перерыв и понял, что завалились. Завалились. Юлик стоит, я стою - что делать? И вот тут и проявилось то, что я говорю про "дымок". Я не то, чтобы взбесился, у меня сразу матерное: "Бл***!" Живут в театре Советской Армии, на центральных улицах, московские артисты. Мне сразу захотелось, взять их и на мо-о-ост!
Фотограф Олимпия Орлова
Я сразу пошёл в страшную атаку. Совершенно не думал чем это могло закончиться, это могло бы закончиться тем, что они бы сказали - "Уберите, вот этого. Он не понял просто, куда пришел."
Я дипломник, первая репетиция. Пальцем в нос: "Почему вы смеялись? Почему вы в этом месте смеялись? Что для вас смешного? Поехали сейчас на Енисей! Посмотрите на ребят, которые делают мост, давайте посмеёмся там. Посмейтесь там, когда паровая подушка - минус сорок над Енисеем. Посмейтесь".
Вот приблизительно в таком страшном, агрессивном, почти скандальном поединке закончилась та первая репетиция. Но они поняли о чём я хочу говорить и поняли насколько я заведен. И все сделали шаг назад. А там были характеры будь здоров.
Огромное количество ребят сыпется на первых репетициях.
Как молодой актёр должен выстраивать отношения с режиссёром?
Ваня, я до ужаса, возможно скучный человек. Мне очень важно, что хочет режиссёр. Чего он хочет? Что его волнует? Если режиссёр не может выразить мысль словами или как-то неуклюже это делает - я всё прощаю. Я считаю, что нужно сделать всё, чтобы докопаться до него. Но если ты копаешься и натыкаешься на пустоту, на «потом-потом», я конфликтую. Я в этом смысле скучный.
Фотограф Олимпия Орлова
У Гроссмана в романе "Жизнь и судьба" есть сцена, где профессора Штрума просят подписать бумагу". Там была такая ситуация, что нескольких профессоров посадили, и "деятели науки" должны были выразить своё согласие с политикой партии. Он пошёл подумать в туалет, потом вернулся и подписал. Сейчас эта тема конечно очень актуальна, но я не спрашиваю у Вас, что бы Вы делали в такой ситуации, потому что никогда не знаешь как ты поступишь. Но может быть у Вас был похожий опыт и как, по Вашему мнению, через него нужно проходить?
Я благодарен тебе, что ты не задаёшь вопрос, как бы я поступил на месте Штрума, потому что я не знаю. Но естественно прожить основную часть жизни при советской власти и миновать каких-то моментов я не мог. Конечно, это нельзя сравнить с той ситуацией, которую описал Гроссман. Это несопоставимо.
Мне приблизительно четыре раза предлагалось вступить в партию. Я сам для себя понимал, что в партию не вступлю. Врал, всевозможные придумывал мотивы. Но это по сравнению со Штрумом - сопливая ситуация. Сколько было беспартийных.
Была ситуация в моей жизни более острая, когда я понимал, что если я дам согласие, то у меня будет какая-то определённая перспектива. И в смысле звания, и в смысле жизни. Если откажусь - мне будет "не очень". Но я не знал, до какой степени "не очень". И надо сказать, что я нервничал, прежде чем дать ответ.
Мне было предложено стать членом "Солидарности" с "Палестинским движением Солидарности", грубо говоря, против Израиля. Я еврей, ведущий режиссёр Малого театра, а в тот период - один из самых, будем так говорить, известных режиссёров своего возраста. Я задёргался. Я понимал, что не могу пойти в этот комитет. А это было очень престижно, было уже известно, кто там члены комитета: генерал-полковник, Герой Советского Союза Драгунский, народная артистка Быстрицкая и др. В общем, выдающиеся деятели, евреи.
Я неделю убегал. Потом мне кто-то сказал: "Слушай, у тебя же репетирует Царёв (в это время директор Малого театра, народный артист СССР, председатель всевозможных обществ, в общем, выдающийся государственный артист). Поговори с ним по душам. Попроси его. Может быть он что-нибудь подскажет тебе, поможет".
Я метался, как мышь, и после репетиции с ним поговорил.
- Михаил Иваныч. Я хочу с вами поговорить… ну ... наедине.
- Заходите (говорит тихим высоким голосом).
Зашёл в его шикарный кабинет в Малом театре.
- Слушаю вас.
- Михаил Иванович, мне сделано такое предложение (я ему рассказал).
- Я вас поздравляю.
- Но я не могу. Входить в этот комитет.
- Почему?
- Потому что я не знаю, как на самом деле обстоит ситуация, я не знаю вообще, что такое государство Израиль. Понятие "сионизм" - я не в курсе. Что такое "Палестинское движение сопротивления"? Для того, чтобы этим заниматься, надо же в чём-то быть уверенным. Надо быть уверенным в том, что Израиль - это "сионистское, профашистское государство", а палестинцы - это "демократы", а я честно вам говорю...
- Го-о-о-олубчик. Это не име-ет никакого значе-ения. Не обязательно вам в это вникать. Поверьте, вы будете ездить зарубеж, будут всевозможные собрания, конференции. Может быть, когда-нибудь, один раз придётся выступить, но ничего по существу вам и знать не надо.
- Михаил Иваныч, но я не могу так.
- Ну, Леонид Ефимович, вы знаете, где ваша кандидатура обсуждалась?
- Нет, не знаю.
Оказывается, Царёв всё знал.
- Ваша кандидатура обсуждалась в отделе культуры ЦК КПСС. И Они приняли относительно вас такое решение, что вам "хорошо бы вступить в этот комитет"!
- Михаил Иванович, но я не могу.
Пауза!
- М-да. Не-важно. Не-ва-ажно (имеется ввиду ситуация неважная)
- Михаил Иванович, ну может быть мне сослаться на то, что я сейчас ставлю "Короля Лира", что у меня не очень хорошо со здоровьем, личная ситуация очень сложная? Что из этого может как-то быть..
- Ничего. Это не будет иметь никакого значения.
Я метался ещё один день. Жена у меня в больнице лежала, я к ней поехал в тот день, она ещё усугубила мою трусость. И вдруг в какой-то момент я подумал: "Твою ж мать! Что такое? Что такое!" Мгновенно. Ра-аз! "Где телефон?" Это было не дома. Вбежал в ближайший кабинет, это было в ВТО (Всероссийское театральное общество).
- У вас телефон есть?
- Да, что случилось?
Я набираю.
- О-о-ой, Леони-ид Ефи-и-имыч, ну наконец-то, наконец-то! Да, слушаем вас!
- Дело в том, что я не очень могу сейчас этим заниматься, потому что…
Там голос. Вдруг грубый.
- В чём дело?
- Не могу СООТВЕТСТОВАТЬ!
И там сразу гудки. Ни "до свидания", ничего. Люди в этом кабинете говорят: "Что такое? Вы что, отказались от постановки в такой форме?" Я говорю: "Да нет". И ушёл.
Что произошло? Ничего не произошло. На шесть лет меня выключили из выезда. Шесть лет. 80-86. Не пустили в Болгарию, не пустили в ГДР на постановку. Мой спектакль получил первую премию на международном фестивале немецкой драматургии ("Перед заходом" Гауптмана) и официально министр культуры ГДР, в присутствии нашего замминистра, после спектакля на приёме сказал: "Мы обращаемся к вам, мы ждём вас. Мы уже разговаривали с дирекцией города. На днях вы получите всю документацию, мы вас ждём".
Зам. министра культуры аплодирует, я через неделю получаю бандероль, там фотографии труппы, описание театра и даже описание отеля, где я буду жить. И всё. Тишина. Никто мне больше не позвонил.
Точно так же с Прагой. Я не страдал, это не ситуация Штрума. Потому что там ситуация концлагеря и гибели, а здесь, ну не поехал в Германию, но я подчёркиваю, что неделю я дрожал как осиновый лист, искал компромиссы, "как бы соврать, чтобы они моему вранью поверили, и приняли."
Но как сказал Царёв - «это не будет иметь никакого значения».
Фотограф Олимпия Орлова
Вы сейчас выпускаете спектакль "Отцы и сыновья" (театр Маяковского, разговор проходил перед премьерой спектакля), почему Вы выбрали этот материал? Есть ли что-то, что Вы всегда мечтали поставить?
Я заинтересовался инсценировкой, меня очень удивил сам факт, что русского писателя Тургенева, где-то прочитал какой-то ирландский драматург и решил написать на английском языке пьесу по русскому роману, а потом русский переводчик перевёл её. Я перечитал "Отцы и дети" и это для меня - главное открытие последнего времени жизни.
Я перечитал "Записки охотника". Вспомнил "Рудина", которого ставил, где ещё Андрей Миронов играл главную роль. Теперь, кстати, я понимаю, что тогда ничего не понимал. Теперь у меня ощущение, что Тургенев - величайший писатель России. Не-до-о-це-нён. Счастлив, что занимаюсь этим, но очень, очень трудно.
Из того, что бы я хотел делать сегодня, в мои годы - есть один "романчик", который я время от времени перечитываю, причём открываю с любого места. Всё мне кажется, что это по-настоящему не сыграно, не сделано. Это «Анна Каренина». Года два тому назад я перечитал те сцены, которые раньше пропускал. Когда я был молодой и читал «Анну Каренину», меня интересовало только одно: Вронский трахнет Анну или нет? Изменит ли Анна Каренина или нет? И как это всё будет происходить? Меня интересовал сюжет, как будто бы, генеральный, главный.
Сейчас я перечитываю и пропускаю это всё. А где застреваю? На описаниях природы. Балдею. Дохожу до Левина. Одуреваю. Вся Россия. Все проблемы. Как и у Тургенева. Весь сегодняшний день. Там, в XIX-м веке, Толстой всё написал про наш народ, про нашу землю, про наш климат, про наши нравы. Всё написано.
Всё время ищут виноватых. Всё это чушь. Всё в том - кто мы. Я кто? Ты кто? Олимпия кто? Кто наши отцы? Вот об этом я думаю и, конечно, такого рода материал я бы делал.
Мне сейчас рассказали про фильм Михалкова, что он клеймит большевиков. Его папа написал гимн Советского Союза, был лауреатом всех Сталинских премий, а он сейчас клеймит большевиков. Так смешно, и такая ложь. "Большевики-головорезы убивают благородных белых", а я всю жизнь смотрел как "на большевиках вырезают звёзды страшные людоеды белые".
Ваня, это так смешно. Когда долго живёшь, это так смешно.
Фотограф Олимпия Орлова
Разговаривал Иван Ивашкин
2014-2022
